Экскурсия по городу: ментальные карты как инструмент работы с городским опытом
В материале рассматривается проблема так называемой "воображаемости" пространства в центре Москвы. Является ли центр столицы сосредоточением смыслов и точкой сопричастности для горожан? Чтобы ответить на этот вопрос, студент ВШУ, социолог Константин Глазков обращается к инструментарию ментального картографирования. В тексте дается рабочее определение ментальных карт, а также адаптируется методика сетевого анализа ментальных карт применительно к эмпирическому кейсу района Китай-Город.
email: glk@gorod.org.ru
аккаунт в facebook
Исследовательские интересы: социальная география, сетевой анализ, ментальные карты.
Москва обладает радиально-кольцевой планировкой, что само по себе делает её центростремительным городом. Это выражается в том, что большинство потоков людей и благ так или иначе собираются именно в центре, либо координируются центром. Люди едут на работу в центр или через центр, там же отдыхают, встречаются, посещают культурно-развлекательные объекты.
При этом лишь малая доля москвичей проживает в центре своего города. Рассматривая историческую динамику социальной сегрегации расселения в Москве на основании адресно-справочной книги 1971 года, О. Трущенко отмечает, что «за период с 1926 по 1967 год доля города внутри Садового кольца снизилась с 8,2 до 2,1%, а численность населения с 34,4 до 8,6%» [Трущенко 1995: 60-61].
В результате одним из лейтмотивов пребывания в центре становится транзитность. Культуролог А. Ганжа пишет, что «мобильность – главное социально значимое свойство современного субъекта» [Ганжа 2012: 292]. Однако, следуя размышлениям теоретиков городского пространства Сеннета и Джекобс, автор подчеркивает тенденцию «стирания обитаемого публичного пространства», причиной которого среди прочих является и автомобиль. Ганжа утверждает, что «актуальное состояние городской среды в современных мегаполисах характеризуется, прежде всего, тотальным преобладанием унифункциональных объектов. Так, улица – это не более чем место для проезда. Ей всё сложнее упорствовать в собственной, несводимой к функции обеспечения трафика реальности – вырывать людей из состояния изоляции и дефицита общения, быть спонтанным театром, местом игр без четких правил и тем более интересных, местом встреч и многочисленных побуждений – материальных, культурных и духовных. Это означает, что исчезает трансфункциональная реальность города так такового» [Ганжа 2012: 296 – 297].
Мобильность остается уделом вечно спешащих и опаздывающих, не имеющих шанса «вовремя остановиться, сойти с дистанции, осмотреться в окружающем пространстве – самим ходом московской жизни» [Ганжа 2012: 310]. Схожий феномен у О. Паченкова получил название «злоупотребление публичностью» [Паченков 2012].
Китай-город, Солянский проезд
Следствием такой «спешки» становится специфический способ восприятия центра москвичами. «Каждый отдельный горожанин, перемещаясь по современным публичным пространствам, поглощен скорее своими личными, частными интересами и задачами. Толпы на улицах и городской трафик переживаются этим индивидом <…> как нечто мешающее его быстрому и беспрепятственному перемещению по городу» [Гройс 2012].Опираясь на различение пространства и места (Кейси, Оже, Филиппов), исследователи указывают на необходимость «социального использования, исполненного эмоциональным откликом, запоминаемостью, актуальностью» [Утехин 2012], в процессе становления места так такового.
Эта специфика восприятия определяет проблемную ситуацию социологического исследования: с одной стороны, центр представляет собой сосредоточие людей, которые здесь работают, отдыхают, проводят время, с другой стороны, лишь малая доля москвичей соотносят себя с центром, обладает некоей связью со здешними местами. Можно ли вообще назвать центр Москвы «местом», нагруженным социальными смыслами? Если да, то местом чего, что и какие категории населения его делает таковым?
Теоретические подходы к изучению городского пространства. Определение понятий
В данной работе предлагается рассмотрение метафоры экскурсии по городу как одного из возможных способов отношения к городской среде. Если попытаться раскрыть суть этой позиции, то нужно сказать, что «чужой и неосвоенный», обычными москвичами, центр преображается, раскрывает свой эмоциональный, практический потенциал в рассказах жителей и знатоков мест. Таким образом, после «наивного» блуждания по окрестностям в попытке ухватить скрытые и недоступные недостаточно рефлексивному сознанию исследователя ритмы и отпечатки следов исторических эпох есть смысл обратиться к человеку, погруженному в эту городскую среду, которая безраздельно его, сокровенная часть его самого. Собирая по крупицам такие субъективные видения мира мест конкретной территории в рамках подобных альтернативных обычным экскурсиям по городу, у нас появляется шанс увидеть нечто общее и уникальное в этих рассказах.
Мы также опираемся на подход к городу как к определённой городской среде сосуществования его жителей. Причем понятие среды содержит в себя все обстоятельства обитания, включающие как материально-объектные условия существования, а также присутствие других субъектов, результаты деятельности которых обладают порой даже «контрфинальными» последствиями для окружающих [Баньковская 2011: 23]. Чтобы подступить к операционализации понятия городская среда предлагается обратиться к работе В. Глазычева. В ней он пишет: «…одно и то же слово «среда» отражает два качественно различающихся между собой взгляда: один из них фиксирует предметно-пространственное окружение, обстановку (environment); другой — поведение людей в предметно-пространственной обстановке (milieu)» [Глазычев 1984]. Причем городская среда представляет собой в такой интерпретации не простую сумму этих двух составляющих, а их отношение, которое осмысленно каждым горожанином и имеет отражение на сложившийся образ, «налагаемый его носителями на всё, что воспринимает их взор» [Глазычев 1984].
Образ города и ментальные карты
Образ города – это одновременно название ключевой работы Кевина Линча и центральный концепт этого текста. Линч, выступая, по сути, с позиций планировщика, имел задачу теоретического обоснования градостроительной деятельности, направленной на улучшения так называемой «читаемости» (“legibility”) городского ландшафта, понимаемой как «лёгкость, с которой части города распознаются и складываются в упорядоченную картину» [Линч 1982]. Читаемость при этом зависит от «воображаемости» (“imageability”) элементарных объектов, которые могут стать, а могут и не стать частью общей картины (образа). В свою очередь, воображаемость того или иного объекта складывается из трёх составляющих: 1) из структуры (связности объектов, способности их соотнести друг с другом) объектов, 2) опознаваемости (способности вычленить объект на фоне остальных) и 3) значения (субъективного смысла, который вкладывает человек).
Воображаемость во всей этой конструкции выступает одним из ключевых оперантов, позволяющих на практическом уровне подступить к изучению (измерению) образа города. Основной методикой в исследовании Линча являлось ментальное картографирование, которое представляло собой интервью с «просьбой нарисовать эскизный план города, дать детальное описание нескольких путешествий по городу, перечислить и кратко описать те его части, которые наиболее четко и живо закреплены н памяти» [Линч 1982]. Степень воображаемости того или иного объекта измерялась в таком случае частотой (долей) упоминаний объекта по отношению к числу всех опрошенных.
Чтобы разобраться с определением ментального картографирования обратимся к статье Н. Веселковой, в которой автор выделяет четыре отличительных свойства ментальных карт:
В данной работе используется, как уже было упомянуто, социальное и ментальное картографирование (которое является подпонятием социального картографирования). Различие этих двух методик заключается именно в третьем свойстве: если на этапе «наивного» описания мы собираемся самостоятельно наносить на карту наблюдаемые явления, то в случае ментального картографирования дело «производства» карт будет вверено самим информантам.
Сетевой анализ ментальных карт
Предложенные в статье Веселковой способы объяснения степени воображаемости городских объектов («правда, здесь расположение окон, погода и вид из окна не способствовали зарисовкам с натуры») [Веселкова 2010: 17-18] представляются не вполне эффективными и адекватными в свете определения самого понятия «воображаемость», которое дал Линч. То есть, анализ ментальных карт с позиций изучения степени воображаемости упоминаемых в них объектах, с нашей точки зрения, должен опираться на изучение трёх компонент воображаемости, воздействие которых объединяется и имеет непосредственное проявление в её значениях. А именно, анализ ментальных карт обязан складываться вокруг постижения связности, опознаваемости и эмоционально-практической значимости городских объектов для информантов.
Пример методической разработки формализованного анализа ментальных карт и результатов ее реализации представлен в работах Омера и Джианга [Omer and Jiang 2010], которые являются представителями, так называемого направления сетевого анализа в пространстве – space syntax, становление которого связано с концом 70ых и таким автором, как Билл Хиллер [Hillier 2007]. Суть этого подхода опирается на компоненты воображаемости Линча (структуру, опознаваемость и значение), причем делается акцент именно на структуре изучаемых объектов, что двигает исследователей в сторону использования структурного инструментария сетевого анализа.
Методология исследования
Эмпирическое исследование восприятия городского пространства было реализовано весной 2013 года. Объектом исследования выступал центр Москвы, в частности конкретный его район – Китай-город, который рассматривался как городская среда сосуществования разных категорий москвичей, обладающих различным видением одних и тех же просторов. Сбор данных проводился с помощью наблюдения, социального и ментального картографирования с жителями района, экскурсоводами-краеведами и москвичами, не проживающими в этом районе на момент исследования.
Разнообразие уличной жизни района Китай-город
В рамках первого этапа наблюдения было выявлено 93 места, в которых происходила хоть какая-то деятельность, связанная с нетранзитным использованием условий среды. Большинство из них не являются многофункциональными и были выявлены по одной – двум уличным практикам, о чём свидетельствует среднее количество практик по всем местам (2,41).
Условно выделяются пять групп практик по частоте их встречаемости в тех или иных местах. Наибольшую распространённость получили практики, реализация которых в большинстве случаев не требует хорошо развитой инфраструктуры. Это практики общения (встречается в 59 местах из 93), и практики релаксации или «сидения» (37 мест) на различных объектах малой архитектурной формы (на скамейках, ступеньках, выступах и других поверхностях).
Далее следует группа практик, которые объединяются необходимостью организации специальных условий для их осуществления. Так, чтобы погулять с детьми или с собакой нужна какая-нибудь площадка или парк, в то время как для условно названных «культурных» практик и мест встречи должен быть некий «культурный» повод или ориентир – значимая по тем или иным критериям постройка или объект.
Затем следует группа специфических практик, которые, предположительно, связаны с узкой категорией москвичей – самими жителями района. К сожалению, некоторые типы практик (использование Интернет и ориентирование по городу) неуловимы для наблюдения в силу нечувствительности используемого инструментария, что не позволяет судить о них как о содержательных категориях.
В какой-то степени приходится признать, что первоначальная гипотеза о скудности наблюдаемой уличной жизни в районе подтверждается данными, которые мы получили на этапе «наивного» описания. Действительно, уличная жизнь Китай-города в некоторых участках практически не наблюдается, а в большинстве случаев принимает специфические формы, зависящие от развитости окружающей инфраструктуры, которая, в свою очередь, представляется бедной.
Топ-лист мест района Китай-город с точки зрения наблюдения
Характеризуя самые значимые места района Китай-город с точки зрения наблюдения и наглядного разнообразия уличных практик, отметим, что лишь девять мест из 93 (см. Табл. 1, 2 и Рис. 1) являются, так называемыми multi-used spaces, что делает их центрами притяжения социальной жизни.
Таблица 1
Распределение мест в районе Китай-город по количеству уличных практик
|
Кол-во уличных практик |
Кол-во мест |
Накопленная частота |
|
1 |
34 |
34 |
|
2 |
25 |
59 |
|
3 |
12 |
71 |
|
4 |
13 |
84 |
|
5 |
6 |
90 |
|
6 |
2 |
92 |
|
7 |
1 |
93 |
Как мы можем, видеть семь из девяти указанных мест находятся в непосредственной близости к станции метро «Китай-город», что подчёркивает её значимость для протекающей в районе уличной жизни.
Таблица 2
Тем не менее, география расположения этих мест позволяет сделать предположение касательно категорий населения, которые проводят в них время. Возможно, что места, расположенные близко к метро, привлекают к себе москвичей, которые не проживают в самом Китай-городе, и выбираются ими в силу удобства и развитости инфраструктуры (наличие лавочек, деревьев, доступа в Интернет и так далее). В то время как Морозовский сад и сквер на пересечение Покровки и Потаповского переулка – места, с которыми в большей степени связаны жители района, и эта связь может выражаться в других аспектах (как места историй и воспоминаний).
Рис. 1. Расположение самых «нагруженных» мест района Китай-город
Сравнительный анализ мира мест разных категорий информантов
Обобщённые образы Китай-города трёх категорий информантов: жителей района, экскурсоводов и москвичами, - будут рассматриваться как специфические способы видения этого пространства. Эти способы видения могут дополнять друг друга, либо находиться в противоречии, в том числе с позицией, полученной в ходе наблюдения. Чтобы сделать процедуру сравнения четырёх образов (мир мест стороннего наблюдателя, москвичей, экскурсоводов и жителей района) более наглядной, сначала выделялись ключевые элементы этих картин, а затем проводить их тщательное сопоставление.
Ключевые элементы мира мест разных категорий информантов (по наблюдениям мы выделили девять таких мест) были определены с помощью нескольких инструментов. Каждое место описывается следующими переменными:
1) степенью связей,
2) промежуточностью положения,
3) близостью,
4) степенью воображаемости.
Каждая из четырёх переменных имеет свой механизм расчёта и специфический смысл. Не делая акцент на сравнении этих инструментов, наглядно продемонстрируем степень схожести и различия результатов их применения.
Рис. 2. Ключевые места в образе Китай-город у жителей районана основании степени связи (места с четырьмя и более рёбрами)
Рис. 3. Ключевые места в образе Китай-город у жителей районана основании степени воображаемости (от 0,5 и выше)
На Рис. 2 и 3 визуализированы двухмодальные графы, где один вид узлов – места, а другой – тип связи. Причем все узлы упорядочены: места в соответствии с их положением на географической карте, эмоции-оценки находятся в столбце слева, факты-истории – сверху в виде треугольников, воспоминания – квадрат в правом верхнем углу, практики – перевёрнутые треугольники в правом нижнем углу. На панели справа также отображены критерии (Degree – степень, I – степень воображаемости), по которым выбираются узлы для отображения, и их градации.
Как можно заметить, большинство мест присутствуют в том и другом графах, хотя есть некоторые узлы, которые то возникают, то пропадают. С помощью использования нескольких инструментов оценки мы имеем возможность более чувствительно подойти к отбору мест и способам их интерпретации.
Далее перейдём собственно к самому сравнению ключевых мест (см. Рис. 4), выделенных на основании наблюдения и интервью с москвичами, экскурсоводами и жителями района. Дабы усилить контраст описаний, оставим для сопоставления лишь те места, которые одновременно упоминаются в разных источниках, то есть, где есть столкновение разных способов видения.
Рис. 4. Места столкновения описаний
Итак, согласно результатам сетевого анализа мира мест наших информантов, каждая из трёх категорий информантов имеет повторяющиеся типы связи с местами. Для москвичей типична эмоциональная связь с местами, только в их рассказе о Китай-городе встречается практика «сокращаю путь» и ощущение, что в этом районе проводят время какие-то особенные люди, близкие им по стилю жизни и интересам. Рассказы экскурсоводов о Китай-городе в большей степени наполнены фактами и историческими справками. Образ района у его жителей специфичен в том плане, что у них зачастую встречаются негативные эмоции, связанные с грустью и ностальгией по былому. Уникальным описание жителей делает факт присутствия в их рассказе деталей о том, что и где они делают, то есть практик.
Если пытаться делать обобщения касательно мест, то необходимо отметить три сюжета. Первый связан с тем, что места с наибольшим числом уличных практик (например, те, что по улице Маросейка), которые были выделены на этапе «наивного» описания, упоминаются лишь в рассказе жителей района и то в связи с негативными эмоциями и ощущением чуждости («И сильное разочарование у меня до сих пор [в сравнении со станцией Чистые пруды], и я избегаю эту станцию метро [м. Китай-город]. То есть отношение у меня к ней есть, но такое, знаете, неприязненное. То есть я стараюсь на эту станцию не попадать. Если попадаю, то мне там, ну, нехорошо, просто неприятно» - мужчина, 55 лет).
Второй сюжет отсылает нас к результату, который мы получили, выделяя топ-лист мест. У нас было предположение, что места с бурной уличной жизнью и расположенные близко к метро в большей степени соотносятся с москвичами, которые не проживают в Китай-городе, чем с его жителями. Подтверждение тому мы можем увидеть в двух случаях: кафе в многолюдном Лубянском проезде и более уединённый Морозовский сад. Кафе, расположенные в Лубянском проезде, фигурируют в рассказах москвичей и экскурсоводов, которые частенько здесь бывают, и не встречаются в упоминаниях жителей. С Морозовским садом, на который мы обратили внимание ещё на первом этапе описания, наблюдается противоположная ситуация: если москвичи не указывают это место, то для жителей района это место детских и юношеских воспоминаний, связанных с личным и сокровенным.
Третий сюжет связан с необходимостью подчеркнуть, что практический тип связи слабо представлен во всех категориях информантов. Подтверждение тому мы найдём и в ответе на вопрос «Что для Вас Китай-город в целом?». Так, для большинства жителей района Китай-город – это исторический центр Москвы, где сохранился дух, особая атмосфера и гармония. То есть, даже для жителей эта территория, прежде всего, не место практик, а история, ощущения и воспоминания.
Конвенциональные границы района Китай-город
В рамках интервью и ментального картографирования информантов просили указать субъективные границы района Китай-город или ориентиры, по которым они восстанавливаются. В результате мы получили три карты (см. Рис. 5, 6 и 7), на которых отмечены области – индивидуальные границы района каждого информанта в рамках своей категории.
Рис. 5. Субъективные границы Китай-города у жителей района
Рис. 6. Субъективные границы Китай-города у москвичей
На основании этих карт мы можем сделать вывод, что представления о границах района у жителей географически обширное и пересекающееся, у москвичей зауженное, а у экскурсоводов слабо пересекающееся. Причем общая часть района в восприятии москвичей находится вдоль основных улиц и станций метрополитена (м. Китай-город, Лубянский проезд, улицы Мясницкая и Маросейка), в то время как у жителей «ядро» района находится где-то в сетке мелких переулков (Спасоглинищевский, Старосадский, Хохловский, Подкопаевский переулки).
Рис. 7. Субъективные границы Китай-города у экскурсоводов
Итак, центр Москвы на примере района Китай-город предстаёт перед нами как территория столкновений разных способов видения одного и того же пространства. Несмотря на кажущуюся скудность уличной жизни с позиций стороннего наблюдателя, Китай-город включает в себя места, связь с которыми у разных категорий информантов выражена по-разному, что в корне переопределяет наше изначальное представлением о данном районе как о транзитном и не-смысловом пространстве. Дальнейшее и более детальное рассмотрение противоречий, возникающих у жителей и не-жителей района по поводу его устройства и будущего, может дать надёжную базу для продуманных и обоснованных решений в сфере градостроительной и планировочной деятельности.
В заключении мы бы хотели поделиться некоторыми соображениями по поводу методологических трудностей, возникших по ходу реализации исследования.
Одной из таких проблем является определение понятия «место» и попытка его операционализации. Несмотря на то, что мы дали определение места и предложили приёмы по его измерению, существуют определённые сомнения по поводу того, что выделенные на основании сего места есть элементарнейшие смысловые комплексы, которые не пересекаются друг с другом и обладают специфической связью с человеком, который их выделяет. К тому же идея сетевого анализа низводит конкретные места до абстрактно малых точек, что представляется, хоть и необходимым аналитическим приёмом, но всё же противоречащим природе места процессом. Пути более чёткого определения и концептуализации места как концепта находятся за пределами сетевого анализа.
Второй проблемой представляется потеря из виду рефлексивных практик перемещения и ориентирования по городу. Мы не отрицаем, что смыслообразование возможно не только по отношению к отдельно взятому месту, но к маршруту или даже области, связанность которых обеспечивается процессом изменением своего положения в пространстве. Инструменты сетевого анализа, редуцирующие всё в точки и рёбра отношений, упускают поточные объекты, метафора которых, по мнению некоторых исследователей, в большей степени соответствует описанию городских явлений [Амин и Трифт 2002: 234]. Тем не менее, неспособность отличить транзитные от смыслообразующих перемещений представляется ущербной, что вынуждает задуматься об использовании иных методик по изучению города, таких как биографические прогулки, к примеру [Стрельникова 2012].
Более подробно ознакомиться с работой (а также с полным списком используемой для исследования литературы) можно, загрузив следующий PDF-файл
Экскурсия по городу: ментальные карты как инструмент работы с городским опытом (PDF, 1.57 Мб)