Григорий Ревзин о своем курсе, современной урбанистике, российских чиновниках и московских градоначальниках

И вот, представьте себе, приходит к нашим чиновникам молодой специалист со знанием американской теории современных городов. Вот что с ним делать? Он же обналичивать не умеет, распиливать тоже. Он вообще ничего не умеет, с таким же работать невозможно.

С 28 февраля на факультете ВШУ свой курс «История урбанистики и культурология города» начинает читать кандидат искусствоведения Григорий Ревзин. Публицист и архитектурный критик рассказал о своем курсе, современной урбанистике, а также о проблемах, с которыми Москва столкнулась в последнее десятилетие.

 

О своем курсе

Мой предмет называется «Культурология города». Нельзя сказать, что это классический курс, его, насколько я понимаю, прямо в таком виде нигде не читают. То есть учебников нет, хотя, конечно, есть монографии. В принципе, это о культурной саморефлексии города. Есть разные типы рефлексии – социальные, экономические, культурные, они как-то взаимодействуют и видоизменяют и предмет рефлексии, и друг друга.

Если на примере: есть, скажем, так называемые оборонные города. Основная функция таких городов – разделить мир на своих и чужих. Центральной темой для самоидентификации горожан оказывается отсечение чужеродного, проведение границ, манифестация себя и своего ближайшего окружения, противопоставление своих чужим… Это большая рефлексивная традиция. В иных городах – торговых, религиозных, портовых – будут свои типы рефлексии. В общем, курс о том, как функции города порождают типы культурного сознания.

Я планировал рассматривать какие-то общие процессы на примерах из мировой истории, показывать, как работают какие-то культурные механизмы на примерах городов античности, Ренессанса, Средних веков, Нового времени, а потом смотреть, как эти механизмы проявляются в сегодняшней Москве. Я не то, чтобы очень хорошо себе представляю, что из этого выйдет. Я первый раз читаю такой курс, и аналогов не знаю.

 

Места работы для выпускников

Есть урбанистика про то, как объяснить существующие города, есть про то, как построить новые. В СССР урбанистика развивалась прежде всего как наука о том, как построить новые города. На эту тему придумывали много разного. У нынешней европейской и американской урбанистик нет задачи строить новые города. Они пытаются действовать в существующих. И главными здесь оказываются социальные вопросы: теория элит, формирование городской повестки дня, цепочки движений идей горожане → элиты → городская власть → городской заказ → специалисты. У нас это не очень выстроено. У нас город управлялся более традиционным способом, феодально.

Вспомните Лужкова – он был сам себе и элита, и повестка дня, и правил как средневековый князь, опираясь на дружину. Специалисты по городу тут оказывались «умной ненужностью» - зачем князю урбанисты? Традиционно люди с урбанистическим образованием работают на государство, власть, органы территориального управления. По сути, это квалифицированные городские чиновники, которые могут адекватно реагировать на предложения специалистов по градостроительной политике. Так выглядит урбанистика в 90% случаев в мире. У нас же я не знаю, в какие чиновники смогут пробиться дипломированные урбанисты. Социальные лифты у нас остановились, на каждом этаже высококоррумпированная среда, устроенная по мафиозному принципу – вошедший однажды выйти уже не может. И вот, представьте себе, приходит к нашим чиновникам молодой специалист со знанием американской теории современных городов. Вот что с ним делать? Он же обналичивать не умеет, распиливать тоже. Он вообще ничего не умеет, с таким же работать невозможно.

Второе место, где обычно находят себя урбанисты, - это общественные организации. Архитекторы-адвокаты, архитекторы-консультанты. Эти люди работают с городским сообществами скорее как эксперты, формулируя потребности различных групп. Этого у нас тем более нет. Трудно представить, что прогрессивные домохозяйки Бирюлево вдруг начнут выступать за трансформацию инфраструктуры вокруг овощного рынка. В Америке такие домохозяйки формируют организацию, зовут урбаниста, он им объясняет, что им нужно, после чего они выходят к городской власти с документами, чертежами и прочими бумажками.

Есть и третий вариант. Это наука. Мы не понимаем общества, в котором живем. К примеру, мы даже не знаем, сколько составляет население Москвы. По данным переписи, в столице проживает под 10 млн. Есть данные телефонных операторов – это 15 млн. Еще есть данные МВД, по ним в Москве живет 20 млн. Так все-таки, 10 или 20? Скажем, для работы метро или для энергоснабжения города это важно. Или вот количество людей, которые ежедневно приезжают в Москву по симферопольскому направлению. Этого числа нет, и его нельзя выдумать, надо просто посчитать. Но мы не считаем. Сегодня все наши специалисты по городу – а есть прекрасные – это немного генералы без армий. У них масса идей, но очень мало полевых исследований. Тут вообще есть чем заниматься.


Москва и застройка

Сергей Семенович [Собянин] дал нам понять, что в ближайшее время архитектурная деятельность в Москве развиваться не будет. У нас же Юрий Михайлович согласовал наперед 50 млн квадратов новой стройки. Из этого Собянин сократил процентов десять и собирается сокращать дальше. Он решил проблему со стройкой тем, что отказался ее решать, такая своего рода антиархитектурная деятельность. Собянин сильно репрессировал рынок застройщиков, и это произошло не без одобрения населения и общественных организаций. По крайней мере свой рейтинг среди москвичей ему удалось поднять.

И поскольку на новые стройки в Москве наложено своего рода вето, урбанистическая деятельность в виде прямого заказа от государства сегодня малоактуальна. Последнее оживление в сфере урбанистики пришлось на проект «Большая Москва» [государственная программа по расширению Москвы за счет юго-западного региона Подмосковья]. Но на данный момент проект буксует. Этот план затрагивает неблизкое будущее, и ожидать, что нас всех сегодня дружно позовут рисовать чертежи этой «Большой Москвы» никаких оснований нет.

В принципе, это естественная реакция на предшествующий период. В период мэрствования Лужкова Москва развивалась вообще вне урбанистики. Мне кажется, перелом произошел в 2004 году. До этого столица, говоря профессиональным языком, развивалась по модели Гутнова [Алексей Гутнов, советский архитектор, теоретик градостроительства, руководил проектом по превращению Арбата в пешеходную улицу, участвовал в разработке жилых районов Сокольники, Гольяново]. Он придумал средовую теорию города, и в 1960-е годы для Москвы это был прорыв. У этой теории было несколько адептов, которые, начиная с 1990-х, пытались работать в ее соответствии с Лужковым. Среди них -- Кузьмин [Александр Кузьмин, главный архитектор Москвы с 1997 года]. Это им удавалось до 2004 года.

Где-то с 2004 года в Москву пришла новая, назовем ее, девелоперская политика. Повестку дня определяли девелоперы. В этом не было градостроительного умысла, была лишь экономическая стратегия. Смысл ее заключался в том, что у москвичей есть какая-то недвижимость и уровень жизни, и нужно было сделать так, чтобы они оставались при своем и не бузили, а городская власть получила бы право распоряжаться всей территорией города, кроме собственности граждан, как экономическим активом. Город превратился в продажный квадратный метр.

 

Москва и транспорт

У новых московских властей есть задача решить транспортную проблему. По-моему, они не понимают, как это сделать, и не очень верят, что это ее можно решить. Я тут пока не вижу программы. Пока банально увеличивают транспортную сеть: роют тоннели, развязки, причем по планам еще лужковского времени. Эта деятельность, вероятно, позитивна, но мы уже видели ее результаты – все новые дороги заполняются быстрее, чем мы успеваем их строить. Тут нужно что-то другое, и пока мы не услышали, что.

Собянин куда больше увлечен метрополитеном. В проекте – 120 станций. Это, конечно, замечательно, в Москве 80% населения движутся на метро, а на машинах только 20%, и конечно город должен заботиться о большинстве. Но нужно понимать, что на ситуацию на дорогах это мало повлияет – люди не пересядут из машин в метро. Ну, будет не 20%, а 18% ездить – что это изменит?